[сария]

Пишет  stjessy:

04.08.2010 в 17:48

Это был я.
"Что?"
Это был я. Я показал тебя себя, находящегося внутри тебя.
" Я не понимаю..."
Что тут не понятного? Это я, моё нынешнее состояние. Наверно, во сне это выглядело страшнее, в конце концов, — это сон, но в сущности так и есть. У меня нет своих глаз — я вижу мир только через твои, я не могу говорить, не могу двигаться — у меня нет тела. Иногда я рву ремни, чтобы захватить твое, но ты не представляешь, насколько это больно. Да-да, я тоже чувствую боль, причём чувствую я её постоянно. Быть мёртвым и существовать в такой форме — это очень больно. Избавиться от боли — это одна из причин, по которой я так хочу захватить твое тело...
"Зачем ты говоришь это мне?"
Я не знаю... Всё равно больше некому...
Голос 14-ого звучал в голове Аллена очень грустно, что даже как-то обескуражило Уолкера — он не привык к такому поведению Ноя. 14-ый был сумасшедшим, ненормальным психом с бесконечной жаждой крови, обычно он издевался над Алленом, ехидничал, угрожал, иногда давал советы, но все эти советы тоже не были лишены ехидства. Слушать, как 14-ый говорил спокойно и даже как-то растеряно было странно и непривычно.
"Хочешь меня разжалобить?"
Нет, мне это не нужно, точнее, с тобой это не пройдёт. Просто так. Сидеть там в одиночестве невыносимо. Я спал много лет, а теперь проснулся и мучаюсь от боли. Если у меня не получиться отвоевать твое тело, то я хочу снова заснуть.
"Ты начал сомневаться в себе?"
Ну ты не расслабляйся, я ещё не отступился от тебя.
Аллен ничего не ответил.
Он сидел на железной кровати, на которую был наброшен матрас и подобие простыни. Кровать — единственное, что было в комнате, хотя комнатой это помещение назвать было сложно — скорее, это была темница. В ней не было окон, не было светильников — только эта кровать и толстая железная дверь, за которой — Аллен был уверен в этом — постоянно дежурили два человека. Здесь, в абсолютной темноте, Аллен проводил меньшую часть дня (впрочем, понятие "день" здесь было очень условным — у него не было часов, чтобы определять время), большую же половину он лежал на операционном столе под ярким светом ламп, где учёные всячески исследовали его. Они брали кровь из его руки с Чистой Силой, брали кровь из другой его руки, прикрепляли к нему какие-то датчики, что-то вкалывали ему — Аллен всего не помнил. Его постоянно держали не то под каким-то сильным успокоительным, не то под чем-то ещё, чего Уолкер совершенно не понимал — он и так не сопротивлялся. У него попросту не было на это сил — что-то постоянно отягощало его тело, давило на него. Было ли это эффектом от какого-то препарата, или это было вызвано теми листками, что всё ещё опутывали его руку, он не знал.
Лувелье больше не появлялся, и Аллена больше не допрашивали — с ним вообще почти не разговаривали, только задавали некоторые вопросы во время исследований. В сущности здесь с ним обращались не то, чтобы плохо, а вообще никак. Его использовали так же равнодушно, как используют какую-то вещь. А однажды, когда он пришёл в себя всё на том же столе, он увидел на запястье правой руки маленькую татуировку с цифрами "117". Аллен не знал наверняка, но был почти уверен, что это номер его эксперимента, и где-то, наверно, лежала папка с подписью "Проект №117 Аллен Уолкер", а это значило, что его перестали воспринимать как живого человека. Он был источником материала, каким-то опытным образцом.
Он был здесь примерно неделю, во всяком случае, так казалось Аллену. Его "день" начинался с того, что его отводили на завтрак, затем начинались исследования, потом обед, после него — снова исследования, и наконец, ужин. После него Аллена отводили снова в его тюрьму, по-другому он назвать её не мог. Несколько раз за день его отводили в уборную.
Всё это было как страшный сон, как кошмар, который никогда не кончится, однако Аллену было плевать — ему было абсолютно всё равно, что с ним делают. Он много думал о сложившейся ситуации, и, в конце концов, ему пришлось свыкнуться с той мыслью, что Орден действительно предал его. Неужели они так боятся 14-ого, что готовы пойти на такое? Ведь он бы принёс намного больше пользы, сражаясь с Ноями, уничтожая акум, чем лежа здесь, в качестве подопытной крысы.
Иногда равнодушие сменялось горькой обидой, и тогда Аллену хотелось плакать. Просто взять и по-детски заплакать, но он не мог позволить себе такой роскоши — как бы смешно это не звучало, но он был благодарен 14-ому за то, что у него выковался железный характер и стальная воля. Но даже это не приуменьшало ту обиду и боль, которую он испытывал. Всё то, чем он дорожил, все те, кого он называл своим друзьями, своей семьёй, всё потеряло значение в одно мгновение. Весь мир для него рухнул, как карточный домик.
Очень часто у Аллена случались приступы неконтролируемого гнева. Он желал смерти Лувелье, желал смерти своим тюремщикам и всем тем, кто его исследовал. Он хотел видеть, как они изгибаются в страшных муках, как они кричат от боли. В такие моменты, Аллен не сомневался в этом, внутри него бесновался Ной. Ему хотелось чужой крови, чужих страданий. Он ненавидел Орден, ненавидел всех, кто к нему имеет хоть какое-то отношение. Ему хотелось отомстить за то, что они делают с ним. В такие минуты он в бессильной злобе бил кулаками по стенам своей камеры.
Единственное, что хоть как-то облегчало жизнь Аллена, было то, что 14-ый практически перестал его мучить. Ему почти не снились кошмары, он перестал просыпаться в холодном поту. Это было странно, но объяснимо: раньше Ной доводил его снами, где Аллен убивал друзей, где он умирал сам, играл на его любви к Ордену, а теперь... Теперь 14-ому было просто нечем зацепить сознание Уолкера. Ной царапал своим крючком мучений голый лёд в душе Аллена.

URL комментария